Обратная связь: ICQ/Skype/VK
Как о нас узнали?
Собираетесь участвовать в общем сюжете или по сво
[/table]

---

[font=Garamond][b]

► Мать — самоубийца, покончила с жизнью только и успев, что родить сына. Говорить о душевном состоянии женщины не стоит, ибо мнения очевидцев по этому поводу всегда расходились. Зная Блэйка старшего, что обнаружил у своего порога труп и приложение к нему в виде младенца, можно было бы не сомневаться, что ребенок так и останется незаконнорожденным. Но Блэйку и его состоянию нужен был наследник, и младенец, что уже с первого своего дня внешне напоминал папашу, был вполне сносной кандидатурой;
► Отец мальчика был родителем отвратительным и не обращал на сына внимания вплоть до того, как тот не проявил свой магический дар. После же папочка образумился, только воспитывать отпрыска было поздно. Блэйк младший уже тогда не воспринимал отца должным образом, а к шестнадцати годам, когда старик окончательно загулял, парень и вовсе перестал видеть в родителе нечто большее, чем полный кошелек;
► Осиротев, второкурсник Адам все же нес по отцу, что скончался от инсульта, довольно искренний траур. У молодого человека и без того проблем хватало, а внезапная кончина отца и свалившееся наследство со всеми последствиями были совсем в тягость. Но Блэйк справился;
► Поведение Адама напрямую зависит от его настроения. Этот человек может скакать вокруг вас, строя смешные рожицы, а может надуться хуже дождевой тучи и не выползать из своей комнаты, депрессивно рассуждая о жизни и философии суицида;
► Блэйк эмоционально неустойчив, и это факт. Только преподносит он каждое свое впечатление и каждую эмоцию довольно своеобразно. Его речи всегда переполнены сарказмом, каждое слово как будто заранее приготовлено, ибо мало кто может все так ловко и умно подмечать. Но, тем не менее, лучше не сомневаться — Адам просто невероятный импровизатор;
► Его напор довольно сложно выдержать, так как если он решил достать вас чем-то, то не отстанет, пока не довершит задуманное. Порой Блэйк становится совсем невыносимым, за что частенько ввязывается в драки со студентами соседнего колледжа, да и вообще считается социально опасным типом;
► Блэйк — любитель потягаться с самой Смертью. Он не раз пытался свести счеты с жизнью, но, кажется, последняя его слишком любит, чтобы просто так отпускать, поэтому баскетболиста всегда откачивали. Ему даже уже надоело, да и не интересно это — его знает весь персонал Скорой Помощи Рэдрута, и на вызовы, где светится его имя, уже просто не реагируют;
► Притащил как-то из зоопарка пингвина, а потом не знал, что с ним делать. Возвращать зверушку Адам отказался, назвал вечно орущую тварь Энштейном и всем иллирийцам ныне приходится терпеть птицу, живущую в холодильнике одной из подсобок общежития;
► В колледже Адам отличился не только смазливой мордочкой и шизоидным поведением, но и спортивными достижениями. Невзирая на свой не самый высокий рост, как для баскетболиста, Блэйк является одним из лучших разыгрывающих в местной баскетбольной лиге. Спорт для него действительно важен;
► В августе 2011 года был вынужден помогать на благотворительном фестивале. Блэйк скакал по всему Парку Аттракционов в костюме Шута и к вечеру добрел до Лавки Поцелуев, где отхватил свою дозу ласки от Валери Шайн, к которой Блэйк уже давненько присматривался;
► Во время сказочной лихорадки в Резиденции Коул Адам вжился в амплуа Барона Мюнхгаузена, который увлекся изучением расы морских жителей — русалок;
► В ноябре 2011 года оказалось, что на наследство Блэйка положило глаз слишком много плохих людей. Обеспокоенный безопасностью своих близких, Адам решил разобраться с проблемами по-своему. Он разработал целый план, в который входила инсценировка своей смерти (с помощью Фэйт), запугивание негодяев (как хорошо быть магом) и разруливание последствий (с помощью своих и ноттовских сверхспособностей). Вернулся в Иллирию в марте 2012, на месяц раньше запланированного — соскучился;
► Организацией приема Старейшин в мае 2012 не занимался, был всего лишь гостем. Вкусил лакрицы с ЛСД и поехал крышей в плане неконтролируемой нежности. Заобнимал Лиама Шайна в благодарность за поправленный воротник. 

---

PLAYER
[spoiler="

"] I'll tell you my sins so you can sharpen your knife
Они сказали, что ему нужно к врачу. Им показалось, что все, что он вытворяет последний год, уже выходит за рамки дозволенного, а еще они “обеспокоены” его “психическим состоянием”. Они даже дали номер телефона. Всучили бесполезный, хоть и до жути аккуратный, клочок дорогущей розоватой бумажки, на котором каллиграфически, почти по-настоящему были написаны имя и номер телефона психотерапевта. Ее звали как-то на «Н» и слоган, вопящий с визитки, пророчил полное погружение в любой мозг, выкапывание оттуда любых проблем, а также их тщательный разбор и полное уничтожение. Только вот Адаму казалось, что, если весь хлам в его башке разложить по размерам, да хоть по цветам или алфавиту, совсем ничегошеньки не изменится, потому что хрена с два жаба перестанет квакать, если в ее болте пересадить кувшинки. К тому же, Блэйк не считал, что слова про “сложную жизненную ситуацию” и “болезненные утраты” как-то умаляли тот факт, что его мамаша вспорола себе вены ножницам и бросила его на попечение равнодушному отцу, который узнал, как выглядит сын, только после того, как малой заколол человека, ведь Кристиан был очень “внимательным” родителем. Очевидно же, что у него неисправимая детская психическая травма, которую обычный мозгокопатель, с дипломом о высшем образовании и сертификатом о практике в Европе, исправить вообще не в состоянии, сколько не ройся. А ей ведь, при достаточно близком знакомстве с Адамом, может показаться, что парню нужна помощь психиатра, а не обывательского терапевта, и что тогда? Белые рубашки и питание жидкой пищей трижды в день в специально отведенном для этого месте, групповые сеансы, мебель, привинченная к полу и диагноз, который невозможно выговорить не по слогам? Ведь если существовали проблемы, значит, диагноз тоже должен был быть, только Адам не готов был его услышать.

А, вообще, катись-ка оно к черту!

Адаму не нужно было лишний раз повторять, что он не в порядке, но люди со своими советами, какого-то хрена, лезли все глубже в голову, считая, что они-то лучше знают, как ему надо себя вести, к кому обратиться и что делать, как будто каждый из них уже написал по сборнику, с названием «Что делать, если твой знакомый регулярно пытается себя убить. Инструкция для чайников». Этим недотепам, на самом деле, нужно было просто перестать совать свои носы туда, где любопытство карается поощрением и раскрытием тайн, ведь они вряд ли действительно хотели бы знать о том, какая отвратительная правда скрывается за легким сдвигом по фазе. Воистину, многие тайны требуют оставаться неразгаданными, иначе то, что прячется под вуалью секрета, может, если не убить, то привести в ужас и надолго лишить покоя и сна. Кому это надо? Достойным того, чтобы быть принятым во внимание, остается лишь то, что вещи, сделанные Адамом (большинство из них), имеют под собой весомую причину, и это сильно отличает его от остальных, знакомых всем психов. Однако, оставаясь наедине с собой, Блэйк все-таки осознавал, что рано или поздно, от того количество не расходованной истерии, что жила и плодилась внутри его черепной коробки, его мозг однажды взорвется, и тогда он наверняка совершит что-нибудь, что спровоцирует ужасные последствия. Ощущение того, что он – медленно закипающий вулкан, вот-вот норовящий уничтожить все вокруг себя, никак не проходило, сколько бы он не пытался с этим справиться.
Он мог бы устроить долгую ночную дискуссию с попойкой и скупыми мужицким слезами, поднапряги он Нотта, но Айс и Фэйт и так сделали слишком много, чем автоматически заработали свой иммунитет к дальнейшим разбирательствам с проблемами бедового друга. Еще одним вариантом была его Принцесса, но каким кретином он покажется, когда пойдет рассказывать о том, как хреново ему пришлось, девушке, которая однажды официально похоронила его обгоревший труп? На месте Валери, Адам, в таком случае, прибил бы себя чем-нибудь тяжеленьким, терять-то нечего. Однако, оставался еще один вариант, недостаточно разумный, но наиболее вероятный, чем два предыдущих, а главное, все, что требовалось для того, чтобы им воспользоваться – немного свежей рыбы и теплая куртка.
Последним, Блэйк решил пренебречь. Конечно.

***

Абсорбция памяти, на самом деле, может оказаться крайне полезной способностью для того, кто любит использовать природную человеческую наивность в своих целях. Например, с ее помощью можно довольно легко убедить штат уборщиков кампуса в том, что они состоят в «тайном обществе поклонения Великой птице», и главной их задачей является регулярная уборка в вольере их божества, а также трехразовое жертвоприношение рыбой и другими мелкими морскими гадами, периодический почес пузика и поддержание температуры для того, чтобы их покровитель, не дай бог, не откинулся. А главной фишкой этой коррекции памяти является то, что несчастные ребята убеждены: если они расскажут кому-то о существовании святилища в подсобке, страшной кары им не миновать. Также в штат идолопоклонных входил один ветеринар, который наведывался раз в неделю, чтобы справиться о божьем здоровье, и двое ремонтников, следящих за тем, чтобы системы охлаждения работали без сбоев.  Таким образом, влезши в головы нескольким персонам, Адам обеспечил своему пернатому другу идеальный уход и условия существования. Подсобка была настолько большой, что, при крупном денежном вложении позволяла приспособить себя под настоящий Пингвиний рай, с ледяными горками и холодной водой с наличием живой и плодящейся рыбешки, на тот случай, если Эйнштейн захочет поохотиться самостоятельно, а не ожидать, пока его «рабы» принесут поесть. Плюс, в воде находились прекрасные фильтры, позволяющие всегда держать ее чистой, а охлаждающие системы поддерживали идеальную для существования температуру. Адам, хоть и совершил необъяснимо-долбоклюйский поступок, сперев из зоопарка маленького пингвиненка, однако обеспечил своему пленнику из Южного Полюса все условия для спокойной и счастливой жизни. По крайней мере, здесь с ним обращались куда лучше, чем делали это в зоопарке.

- Эй, пингвинья морда!- позвал Адам, пробираясь в импровизированный вольер с железным ведерком, наполненным мелкой, но прискорбно-дорогой рыбешкой в одной руке, и банкой пива – в другой, - я нам принес праздничный обед!

Из-за того, что в последнее время Блэйк не очень часто навещал своего питомца, он немного подзабыл, что завел себе, все-таки, не песика, в будке которого не обязательно должна быть очень минусовая температура, а настоящего, мать его, пингвина, который живет во льдах и, в отличии  от своего хозяина, не мерзнет! Так что камикадзе слега погорячился, когда решил заявиться сюда в одной только толстовке, думая, похоже, что его натерпевшейся заднице мороз в минус тридцать вообще не помеха. Идиот.  Эйнштейн же, радостный, катался на своем сальном пузе мимо иллирийца, издавая забавные нечленораздельные вопли, что делал каждый раз, когда Адам к нему приходил. Раньше Блэйк проводил здесь очень много времени и, если учесть тот факт, что питомцы постепенно становятся похожими на своих хозяев, можно совсем не удивляться тому, что Эйнштейн стал слегка странноватым, и даже научился прикидываться мертвым, даром, что не разводил костер и не пытался сжечь все вокруг нахрен.

Когда Адам шел сюда, он даже не задумывался о том, как отреагирует Эйнштейн на то, что он может сказать или о том, что этот пингвин подумает и что будет делать, когда Адам будет говорить, потому что это не имело смысла. Потому что ответом на каждую из этих мыслей было бы: «Какая разница?». По крайней мере у этого существа нет никаких рычагов управления, он не может набрать 911 и пожаловаться на то, что какой-то психопат ведет с ним дискуссии, и также не может посмотреть осуждающе или посоветовать обратиться к врачу. То, что может заинтересовать эту птицу в действительности – свежая рыба в руках пришедшего, не важно, кем он при этом будет.

Поэтому, спустя пару минут, проведенные под странные вопли пингвина, Блэйк начал говорить, расхаживая по покрытой льдом территории, скользя и замерзая. Он начал с того момента, когда узнал о смерти отца, с того, какое опустошение почувствовал, когда ему позвонили из больницы и сказали что-то в роде «нам очень жаль, но, кажется, Ваш отец скончался», отвратительно будничным тоном, потому что они каждый день оповещают точно таких же Адамов о том, что их отцы мертвы. А ведь иллириец даже не знал о том, что старший Блэйк был в больнице. И, на самом деле, Адам думал, что не будет горевать, если этот человек вдруг умрет. Он представлял это много раз, и никогда, даже в собственных мыслях, он не был тем, кого бы тронула эта смерть. Но, сравнивая воображения с реальностью, можно сказать, что он не учел одного единственного факта: лишившись отца, он фактически остался один. Оценить непостоянное присутствие нерадивого папочки оказалось возможным лишь после того, как вместо себя он словно оставил дыру в сердце, и, не то чтобы большую, но через нее сквозило гнилью, как зимой холодным ветром в не до конца закрытую форточку, и с тех пор, куда бы Адам не шел, за ним тянулся шлейф кладбищенских ароматов: гнилого тела, сырой земли и прелой листвы, приправленных щепоткой человеческих страданий. Вряд ли это чувствовал кто-то еще, но Блэйк? Он ощущал этот смрад так, словно постоянно гулял по крематорию, просыпался ночами от того, что внезапно чувствовал это сквозь сон, ощущал вонь тлена даже за завтраком или во время прогулок в цветущем весеннем парке, и это сводило с ума еще сильнее, хотя, казалось бы, что больше-то некуда. Внутри него умерло что-то, что не поддавалось воскрешению, то, что стало причиной всего того, что происходило с ним все последующее, до нынешнего, время. Адаму постоянно чудился звук скрипящей крышки гроба и запах прогнивших могил, он не мог спрятаться от этого, не знал, куда деваться, влезал головой в петли, играл с острыми предметами и приставлял к голове заряженное оружие, надеясь, что, хотя бы это сможет вышибить все лишнее из его головы, но смерть, как всегда, не подпускала его слишком близко, позволяя пистолету дать осечку, а службе спасения – приехать вовремя, превращая желание Адама умереть в совсем уже отчаянное. Однако, если человек чего-то очень сильно хочет, то, в конечном итоге, всегда получает это, не важно, в перемолотом ли, или искаженном до неузнаваемости состоянии.

Блэйк умер. Превратился в живой обожженный труп, получил даже собственное место на кладбище и большую мраморную плиту, с высеченными на ней лживыми словами, вобравшими в себя все то, чем иллириец никогда не являлся. Адам прекрасно помнит, как сидел напротив своей же могилы и смеялся, давясь горьким, цепляющим горло алкоголем, над пафосной, сочащейся издевкой надписью «Дорогой друг, брат, возлюбленный», потому что ожидал увидеть на месте этой гравировки лишь дату смерти, потому что тонким подтекстом на этом куске камня было выбито то, что ему никогда не удавалось выполнять с должной долей ответственности, и, в конце концов, потому что уровень развития гена вменяемой социализации едва ли перебирался с нуля на единичку, по десятибалльной-то шкале. После были долгие месяцы грязной работы и немого одиночества, постоянного желания сдохнуть, смешанного с ненавистью к себе и миру, с которыми противоборствовали ответственность за каждого оставленного, который хоть немного жалел об его уходе, а особенно – за Валери. Он видел ее во всех, даже совсем непохожих девушках, замирал каждый раз, когда замечал в толпе чьи-нибудь тоскливые ореховые глаза, отчего хотелось орать и биться головой о любую жесткую поверхность, что он, кажется, и делал, оставаясь наедине с собой в полупустой, заросшей пылью квартире. Адам не играл роли мученика, он терпеливо выполнял то, что должен был, с присущей ему долей изощренности и садизма, но с каждой исправленной отцовской ошибкой легче не становилось, наверное оттого, что избавление от потенциальной опасности (даже если дело казалось близких) было хреновым способом купить себе индульгенцию. Зато, у сына почти получилось отмыть заляпанное вязкой грязью имя отца, сделав его почти праведником на собственном фоне, так что папочка наверняка гордился бы им. Время, проведенное в вынужденной изоляции, казалось бесконечно долгим, и, вместе с этим, почти неуловимым для памяти сейчас, когда Блэйк вспомнил о нем во время рассказа.

Адам никогда не понимал ценности окружающего его общества людей до того момента, пока оно не сменилось обществом полуголых стен его мрачной, отсыревшей старой квартирки, которые только и могли, что угрожающе молчать, сдавливая голову одним лишь своим существованием. Поэтому Блэйк иногда часами мог расхаживать по комнатам, воображая, как разговаривает с Рэйвен или Ноттом о том, как прошел их день, придумывал, что бы ответили они на ту или иную идиотскую идею, о которой он бы им рассказал, но раз от раза это выходило все мрачнее и мрачнее, и, в конце концов, воображаемые друзья слушали лишь инструкции к полнейшему саморазрушению, которое оказывалось куда более эффективным, когда не совершалось в спешках быстрых самоубийств. Саморазрушение требовало внимания, угрызений совести, полнейшего одиночества, тоски и невозможности уйти быстро, оставив важнейшее дело незаконченным. Но тогда, когда Блэйк, единственный теперь в своем роде, убедился в том, что каждая из возможных угроз была устранена, он уже не был уверен в том, что мир нуждался в его возвращении. В его руках вдруг оказалась прекрасная возможность начать все сначала там, где никто бы никогда не знал о его прошлом, настоящем и, уж точно, никто бы не предрекал ему мрачного будущего, и это оказалось настолько заманчивым, что он уже начал было выбирать точку планеты, в которой мог бы пустить корни, если бы решился.
Это был тот шанс, об упущении которого он иногда жалеет сейчас, когда все снова почти встало на свои места, тот секрет, о котором он может рассказать одной лишь глупой птице, потому что те, кому нужно было его возвращение, сочли бы его мысли о побеге настоящим предательством, если бы узнали. Что бы сказала его Принцесса, знай она, что человек, на которого было поставлено слишком многое, хотел оставить ее с тяжелейшим грузом утраты, и трусливо свалить, чтобы жить и заставить себя не помнить о ней тогда, когда она бы никогда не забыла о нем?  Оставь он все так, как есть, Валери, конечно, пережила бы это точно также, как и все остальные: сначала стала бы реже ходить на кладбище, потом перестала бы вздрагивать каждый раз, когда кто-то вспоминал «того больного ублюдка, который спалил половину универа вместе с самим собой» и это уже бы не злило ее так, как с самого начала. Потом она, наверное, нашла бы себе кого-то получше, кого-то, кто был бы более основателен и менее истеричен, чем ее «мертвый» бывший, и он никогда бы не спрашивал о прошлом, на которое однажды было наложено табу, и, наверное, он согласился бы на предложение назвать их первенца Адамом, и никто никогда бы не спросил о том, почему сына зовут именно так, потому что об этом в их семье тоже нельзя было бы говорить. Так или иначе, Шайн в итоге зажила бы другой жизнью, которая оказалась бы довольно счастливой и светлой, и главное, Блэйк стал бы лишь пережитком прошлого, чего он, конечно, не мог допустить. Это и стало одной и причин того, почему он, эгоистичный, бесконечно влюбленный в идею о якоре, способном удержать его на грани жизни, вернулся обратно, заставляя временно успокоившиеся стены колледжа вновь содрогнуться от его имени.

Псих вернулся, восстал из пепла как хренов феникс, снова вызывая приступы головной боли, истерик и геморроя у тех, кто успел соскучиться по его выходкам, он вошел в двери Иллирии так, словно имел на это больше прав, чем кто-либо другой когда-либо вообще мог иметь, он воскрес и потребовал все свои лавры назад, чем обрек свое имя на почти легендарное звучание. Люди стали смотреть еще более косо и шептаться еще чаще, чем делали это раньше, и в пору бы было замять этот «маленький» инцидент, забывая о его существовании, но студенческое общество явно не было готово к игнорированию того факта, что Адам мог оказаться потенциально опасным для них и себя самого.
Именно этими выводами руководствовался ректорат, когда предлагал вновь приобретенному студенту психологическую помощь, и именно это привело Адама сюда сегодня.

- Коул решил, что пора мне проверить свою голову на наличие паразитов, - подвел итог Адам, глядя на Эйнштейна, совсем не заметив, как он притих на середине рассказа, становясь спокойным настолько, что можно было бы подумать, что он действительно слушает и понимает, опуская, конечно, тот факт, что он – всего лишь птица, оказавшаяся в числе любимых прихотей крайне нервной личности. – Так что, дружище, я пришел к тебе, что скажешь? Совсем болен твой старик?

Пингвин что-то невнятно вякнул и уткнулся мокрой холодной головой Адаму в бедро, выражая, наверное, утешение, в котором Блэйк так нуждался.
Возможно, этот содержательный «разговор по душам» не воплотил той идеи, которая изначально задумывалась ректорами, как оздоровительно – развлекательная программа для особо нуждающихся во вмешательстве «из вне» студентов, однако иллирийцу стало гораздо легче, когда кто-то, не имеющий прерогативы сдать его в психоневрологический диспансер, послушал немного о тех вещах, что долгое время не давали покоя. По крайней мере теперь он не представлял угрозы взрыва или внезапного самовоспламенения (какая ирония) в тот момент, когда нервное напряжение достигло бы своего апогея, и, возможно, следующая ночь станет для него чуть спокойней.
Говорят же, что после раскаяния спится крепче?

In the madness and soil of that sad earthly scene,
Only then I am human,
Only then I am clean.

Обратная связь: VK - https://vk.com/1fanda